Утешение литературой
Последним художественным текстом, который я прочитала в 2021, стал роман Стругацких «Отягощенные злом». Тогда я еще увлекалась книжными играми и челленджами, то есть много читала по спискам и случайным заданиям вроде «прочитайте любую книгу, где упоминаются коты» или «прочитайте книгу, у которой в каком-нибудь издании на обложке нарисован цветок». И вот так и получилось, что в одной там книжной игре,куда я с тех пор так больше и не заходила, мне нужно было сделать ход на поле с темой «Советская фантастика». Вот я и подумала — почему бы и нет? Давно ведь собиралась прочитать, а все никак не соберусь, в студенчестве как-то раз пробовала начать, но было как-то непонятно.
Тогда я еще не подозревала, что однажды станет понятно слишком хорошо.
Книги я обычно слушаю во время пробежек, измеряя их пространством и временем одновременно, и поэтому так выходит, что книги хранятся в моей памяти вместе с погодой, пейзажем, временем суток. Так и получилось, что «Отягощенные злом» для меня — это промозглый, холодный, постепенно порастающий снегом ноябрь, а за ним такой же декабрь; мокрый асфальт, колючий ветерок.
Книга почему-то шла тяжело. Временами приходилось убеждать себя — ну хорошо, до самой дальней точки маршрута послушаю музыку, а на обратном пути всё же включу книгу. Всё то, о чем в ней говорилось, казалось каким-то слишком неуютно близким — и ученый, продавший душу даже не за знание, а за отсутствие сомнений, и советский мир, запустивший щупальца в настоящее, и история о государстве, которое опять прикрывается детьми, и попытка понять, каким на самом деле может и должен быть учитель.
Потом, дослушав, где-то в самом конце декабря, я собиралась на писать об этом в блоге и заранее крутила в голове формулировки. Что вот, мол, в книге описывается советский мир, который каким-то образом адаптировался, чуть-чуть подновился внешне, продлил себя в настоящее, но остался со всё той же гнилью внутри. Что будто бы мы, поплутав тридцать лет по историческим развилкам, описали круг и вернулись примерно в ту же, с поправкой на технический прогресс точку.
Закончить (со свойственным мне оптимизмом) я собиралась такой фразой: «Утешает, что эта книга существует не в пустоте, а среди других произведений Стругацких. Мы знаем, что истина и свобода в итоге победят. Говорят, самый темный час перед рассветом — но после рассвета наступает Полдень».
Но так и не собралась.
Потом я еще не раз возвращалась к мысли о том, что многое из того, что звучит на телевидении или пишется в официальной прессе — хоть сейчас в газету «Ташлинский вестник». Удивительно, как недалеко ушел их стиль — и по форме, и по содержанию. Казенщина, трусость и умение прикрыть интересами детей практически любую подлость.
***
Потом, под конец февраля, я переслушивала «Колыбель для кошки» Воннегута. Погода была мокрая и снежная одновременно (о существовании Солнца в этот период в Петербурге легко и вовсе забыть), снега было довольно много. На фоне звучащих в устах официальных лиц ядерных угроз «Колыбель для кошки» дает какое-то странное утешение — помимо того спокойствия, которое в принципе всегда находишь в тексте, ставшем родным, в тексте, который местами знаешь наизусть.
Это полезная ложь, фома, и она сделает тебя свободным и счастливым.
Этот утешение можно назвать мрачным, потому что его находится за пределами человеческой точки зрения. Возможно, это оптимизм тральфамадорцев. Ощущение того, что даже если мир рухнет, развалится на куски, превратится в радиоактивный пепел или покроется коркой вечного льда — всё это тоже было частью замысла. Возможно, даже, Божьего — и, в любом случае, неизбежно красивого.
Потом, следуя всё тому же желанию искать утешения в знакомом и узнаваемом, я попробовала переслушать любимый цикл Джаспера Ффорде — про Четверг Нонетот — но не осилила описаний бесконечной Крымской войны, которая идет в описываемом мире — раньше я не замечала, насколько ее там много.
Потом, видимо, продолжая настроение «Колыбели для кошки», я слушала «Путеводитель зоолога по Галактике» Арика Киршенбаума — книгу о том, как могла бы выглядеть внеземная жизнь. Тот же сорт утешения, тот же способ отвлечься — даже если человечество угробит себя окончательно, возможно, где-то есть разумное пылевое облако, которое окажется поумнее нас. У разума всегда есть шанс, пусть даже не здесь, а где-то бесконечно далеко.
Обычно я бегаю по нескольким постоянным маршрутам, и теперь я стала внимательнее смотреть на стены. Антивоенные граффити попадались довольно часто. Иногда за несколько пробежек можно было увидеть борьбу между художниками с разными взглядами. Попытки переправить одну надпись на другую, потом исправления поверх исправлений…
Потом надписей стало меньше, но кое-где они попадаются до сих пор.
Однажды я видела надпись «Не убоюсь зла» на одной из опор Кантемировского моста. Потом ее закрасили.
***
Где-то в середине весны в одном из выступлений Екатерина Шульман (объявлена иностранным агентом) упомянула, что перед сном стала вместо ленты новостей читать что-то более отвлеченное и тем спасается. Я последовала умному совету и стала вечерами читать Хэрриота — короткие рассказы о животных, полные доброты и юмора. Спасибо миру, что Хэрриот существует, если бы не его тексты, не знаю, как бы я вообще спала.
Потом рассказы Хэрриота кончились, но к тому моменту я наконец-то нашла, где купить «Летейскую библиотеку» Александра Соболева — сборник очерков о малоизвестных поэтах начала двадцатого века. Когда-то давно я брала его в библиотеке, тогда так и не дочитала, но запомнила то ощущение доброжелательной внимательности, с котором он пишет о каждом. «Смотрите, — как бы говорит эта книга, — все эти люди, они жили и творили, когда мир вокруг них ломался, менялся и рушился. Пусть они не сделали ничего «великого», прожили совершенно обычную жизнь — но они ее прожили. А теперь еще и нашелся кто-то, кто сохранил память о них». Очень человечная книга. Они жили — и мы как-нибудь поживём. Тоже утешение.
Потом, где-то уже к концу весны, мне попалась в руки «Лингвисты, пришедшие с холода» Марии Бурас. Точно так же, как полгода назад «Отягощенные злом» запомнились мне ноябрьской колючей тьмой, «Лингвисты» запечатлелись в моей памяти на фоне солнца. Помню, как ездила к ученикам и слушала по дороге про то, как создавалась современная лингвистика. Это само по себе вдохновляюще — увидеть живых людей за фамилиями, которые привык видеть на обложках учебников. Но за этими вдохновляющими историями о научном творчестве почти в каждом монологе — а книга построена как монтаж интервью и воспоминаний — проглядывала тень эпохи, всё та же мрачная тень.
«Лингвистов» я потом несколько раз советовала другим как книгу, которая рассказывает, как оставаться человеком в мрачную эпоху, как продолжать делать свое дело, что бы ни происходила вокруг. Однажды, выслушав мой рассказ о книге, подруга спросила:
— Получается, ее можно назвать оптимистичной?
— Конечно, можно, — говорю.
— Но чем она заканчивается?
— Ну… в последних главах рассказывается, что кто-то уехал, кто-то был вынужден прекратить исследования, кому-то грозил и срок…
— Но ты говоришь, что она оптимистичная?
— Другого оптимизма у меня, кажется, нет.
Кажется еще на моменте, когда я переслушивала «Колыбель для кошки», следовало осознать, что мой оптимизм устроен как-то странно.
***
Помню, в какой-то момент многие вокруг начали читать «литературу по теме» — книги, которые помогают осмыслить происходящее. У меня с этим почему-то не сложилось, даже «Неудобное прошлое» я так и не смогла прочитать. Единственным исключением, пожалуй, стала «Земля, одержимая демонами». Я всё так же ехала по оставшимся к началу лета ученикам и слушала о том, как послевоенная Германия пыталась разобраться в себе.
На лето у меня когда-то были далеко идущие планы, но оказалось, что основной вид умственной деятельности, на который я способна — сидеть на скамейке в ближайшем парке, вязать и слушать Иллиеса.
Иллиес прекрасен тем, что его можно слушать в моменте, отдельными эпизодами, не пытаясь осознать всю книгу целиком. Когда-то я говорила, что мне не нравятся исторические романы, потому что в них и так заранее ясно, чем всё кончится. Теперь оказалось, что в этом можно находить и утешение. Я прослушала «1913. Лето целого века», а на середине «1913. Что я на самом деле хотел сказать» Storytel, в котором я слушала всё предыдущее, ушел из России, так что я так и не узнала, что на самом деле хотел сказать Иллиес.
Потом начался учебный год, и у меня появился повод переслушивать классику, готовясь к занятиям. Утешение узнавания — и что-то еще. Ощущение не-одиночества. Ощущение того, что всё это уже было — а значит, имеет и конец.
***
За последние несколько лет у меня сложилась традиция. Под конец декабря я выбираю какой-нибудь рассказ или отрывок из прочитанного — то, что я могу назвать знаковым, символом того, что было важнее всего для меня за прошедший год, своего рода подведение итогов — и переслушиваю или перечитываю его 31 числа, накануне боя курантов, чтобы взять с собой это ощущение и в следующий год.
Однажды это был мой любимый фрагмент из Джаспера Ффорде — о том, что о том, что от памяти не отказываются; что память, даже если она причиняет боль — часть тебя, и выбрать забвение, пусть даже ради спокойствия — значит предать что-то важное.
Однажды это было эссе Джона Грина «Humanity Temporal Range» — печальный и одновременно полный надежды текст о временнЫх границах существования человечества, о том, что у людей всё-таки есть шанс не скатиться к самоуничтожению.
Однажды это был рассказ Теда Чана «Тревожность — головокружение свободы» о бесконечности возможностей и о том, что каждый человек — это сумма решений, которые он принимает во всех возможных версиях реальности.
В конце 2022 года я не смогла выбрать никакого текста. Я просто днями напролет слушала Акунина — кажется, в конце 2022 я оказалась в том настроении и состоянии, когда могу воспринимать его исключительно как фэнтези — спасаясь им и от суеты, и от трудных разговоров, и от осознания того, что этот год каким-то образом всё-таки закончился — но еще не закончилось ничего.
Я не знаю, что будет с этой традицией в конце 2023 года — кажется, сейчас настолько далеко не планировать не принято. Но сейчас, 473 февраля, у меня остается один вопрос к окружающему миру в целом и к этой традиции в частности.
Как так получилось, что рассказ, с которым я выбрала встретить наступающий 2022 год, назывался «Скажи «война»»?
***
Упомянутые тексты, которые помогали мне всё это пережить:
Аркадий и Борис Стругацкие «Отягощенные злом, или Сорок лет спустя»
Курт Воннегут «Колыбель для кошки» (Cat’s Cradle)
Арик Киршенбаум «Путеводитель зоолога по Галактике»